Пару дней назад ко мне в «бункер управления полётами» заглянул мой американский сын. Не смотря на колорадское происхождение, он неплохо говорит по-русски, процентов на 80, думаю, понимает Кисилёва, когда тот плавно размахивая кистями рук на распев делится московской версией новостей недели. Остальные 20% приходятся на его шутки, колкости и намёки между строк, упорно оказывающиеся за пределами понимания моего американского сына и всей остальной Америки. Правда, Ираиду Зейналову, строчащую конкретными заявлениями, как пулемёт, он не понял вообще. Too fast. 😆
— Папа, Трамп обещал финансовую помощь всем, кто пострадал от экономических последствий вируса. Нам тоже дадут?
— Сомневаюсь.
— Почему? Он надёжный, зря не скажет.
— Принц, я расскажу тебе одну историю. В давние времена, когда твоему отцу было столько же, сколько тебе, а твоему деду столько же, сколько твоему отцу сейчас, они поехали в Москву.
Твой дедушка был приглашён на какой-то важный научный симпозиум, а я решил воспользоваться оплаченной институтом гостиницей с номером на двоих и пока твой дедушка двигал научный фронт отечественной науки, поработать в диссертационном зале московской медицинской библиотеки.
Тебе трудно представить, но в те времена не было ни интернета, ни электронных копий журналов, ни цифровых библиотек. Из рассылаемых по всем вузам страны авторефератов понять детали исследований было трудно, поэтому, для молодого исследователя взять «в руки живьём» и почитать полные копии диссертаций было несказанной удачей.
В тот день я засиделся в диссертационном зале до поздна. На утро нам надо было возвращаться в Ленинград, и я хотел «пропитаться» знаниями до самой последней возможной капли. Когда в зале стали гасить свет, выпроваживая ненасытных учёных, я нырнул в морозный московский вечер и неспешно направился подземными лабиринтами метро к Красной площади. Вокруг гостиницы «Россия» всегда было оживлённо, но тем вечером к обычной деловой суете добавилось еще с пару десятков пожарных машин и милиции.
«Что, горим?» — шутливо бросил я проходя мимо пожарника в защитном снаряжении. «Мы нет, а вы не знаю.» — откликнулся он. Его шутка показалась смешной. Но не дольше, чем мне потребовалось добраться до дверей гостиницы.
В вестибюле царил хаос. Толпа спешащих, озабоченных людей, протискивающихся через островки других, никуда уже не спешащих, сидящих в оцепенении кто на редких креслах, кто просто на полу…
— Ты куда прёшь, — остановил меня на входе милиционер.
— Послушайте, я здесь живу, дайте пройти.
— Куда пройти? Не видишь, в гостинице пожар?
— Позвольте, но где мой отец? Он должен был сегодня вернуться пораньше и ждать меня в номере.
— Пошли со мной, — среагировал лейтенант и потащил меня в центр зала, где за стойкой вперемежку орудовали администраторы гостиницы и «люди в штатском».
«Товарищ майор»,- обратился милиционер к одному из них, — «Тут мальчик папу потерял».
Мне, бугаю двадцати трех лет, эта фраза показалась не совсем уместной, тем и запомнилась. «Пусть ждёт», — отрезал КГБешник, не добавив, правда, «у вольера со слоном». Но выражение лица у него было именно такое.
Минут через тридцать этого тревожного ожидания я решил перейти к действиям.
— Пропустите меня ТУДА, пожалуйста. Там мой отец, я должен его найти.
— На каком этаже номер? — бросил на ходу гэбист.
— На четвертом.
Он словно споткнулся, разветнулся ко мне всем корпусом и прошипел, очень зло глядя прямо в глаза:
— Нет там ничего, на четвертом, ни стен, ни потолка, ни пола. И отца твоего больше нет. С четвертого никто не спасся.
Меня качнуло и я сполз на пол рядом с какой-то женщиной безучастно качавшейся из стороны в сторону. Ехать было некуда, ждать нечего, жить не за чем. Я просто сидел в оцепенении.
Прошло около трех часов пустоты, когда кто-то из администраторов начал выкрикивать фамилии.
— Резников, — неожиданно прорезало воздух.
— Да. Я…
— Ваш отец эвакуирован на 12-й этаж.
— Живой? — слёзы брызнули из глаз.
— Не знаю, идите и сами уже как-то на месте.
Я кинулся к лестнице…
Дверь названного мне номера на одинадцатом отворилась. На пороге стоял… негр.
— Ох, простите, — растерянно промямлило моё сникшающее тело.
— Лёня, — ответил на чистом русском африканец, — как ты меня нашёл?
….
Отец проснулся от странного шума в коридоре и неприятного запаха. По телевизору выступал Генеральный секретарь ЦК КПСС, определял политику партии .
Попытка выйти в коридор было смертельным решением. Из приоткрытой двери в комнату ворвалось плотное облако дыма. За скунду пропитавшая воздух копоть превратила седовласого мужчину в белой майке и тренировочных штанах в жгучего брюнета, уроженца Гаити в черной футболке для качков. Бронхи сжались, но терящий сознание от удушья старый фронтовик каким-то чудом метнул в окно попавшийся под руку легкий стул… Тогда в гостиницах еще были простые стекла, не «бронебойные», как в наше время. Стекло разбилось и порыв ветра дал задыхающемуся глоток свежего воздуха. А потом, через балконную дверь, вдоль стены по карнизу, вокруг здания… Больше никто с того этажа не выбрался. КГБист не врал.
У нас сгорело все. Одежда, вещи, документы, билеты на поезд. Я-то был одет. Дубленка, андатровая шапка ушанка (она до сих пор со мной, реликвия что ли). А вот, у отца ни обуви, ни верхней одежды, только черная от копоти майка и треники, в которых он спал.
Но время было перестроечное, заря справедливости и заботы о человеке уже поднималась над страной, поэтому, мы не удивились, когда к нам пришел «представитель» Горсовета и сообщил, что всем «погорельцам» указом правительства выдадут по 500 рублей (деньги не малые), подгонят ко входу «Волгу», перевезут через площадь в ГУМ и мы там сами себе купим все, что понадобится и подойдет .
Спустя часа три нас посетил другой «представитель» и сказал, что с выплатой наличными есть сложности, бухгалтерия, туда — суда, как провести через банк, короче… в ГУМ мы не поедем, нам принесут служебную одежду и обувь швейцара или официанта.
Я еще тогда пошутил, мол, дайте форму швейцара, я встану у дверей на входе в гостиницу и за пару часов насобираю достаточно средств на обратный путь.
Но и этого мы не дождались…
Тем временем я все же рискнул поискать наши документы и, если повезет, железнодорожные билеты.
На четвертом этаже, куда я все же забрался, дествительно выгорело практически все. Потолок и стены были не везде, но пол, усыпанный золой и углями, сохранился. Вокруг меня пространство прочесывали судебные медики и рабочие, не обращавшие на «мальчика, потерявшего папу» никакого внимания. Я вычеслил место, где была наша комната. Ни от одежды, ни от бумаг, даже от мебели не осталось ничего. И только, словно в насмешку на полу мне попался обгоревший фрагмент паспорта, сохранившийся под запекшимся поверх пластиком обложки. На уцелевшем куске бумаги можно было даже разглядеть запись: «5. Национальность. Еврей.
А вы говорите, рукописи не горят. Рукописи-то как раз горят, да еще как. А вот национальная принадлежность в СССР, как бы некоторые ни мечтали ее скрыть, вот это действительно было вклепано навечно. И в паспорт, и в морду, или во что там еще, по чему обещали бить. Но, не суть.
К вечеру нас пригласили в отдельный кабинет «побеседовать». Видимо, по поводу обещанных 500 рублей или хотя бы одежды…
Человек в штатском начал нас распрашивать о случившемся, где был я, где отец, как все началось, как сумел уйти от огня, был ли у него в тот момент включен телевизор. То есть, уже на 6-ой минуте этой славной беседы выяснилось, что нам откровенно «шьют» поджег гостиницы. Почему нам? Потому, что с четвертого этажа больше никто не уцелел.
Папа видел всякое, и 37-ой, и 41-й, и 53-й, когда его, выпускника мединститута под дело врачей отправили в ссылку. Я тоже не на Багамах родился. Чуюйку развил. Мой свитер, похоже, стал мокрым от пота. Не знаю, чем бы все это закончилось, если бы не вошедший в комнату майор, с которым я говорил прошлой ночью.
— А, нашел таки потерявшегося папу? — спросил он, а потом скомандовал, — Этих отпустить.
На следующее утро мы уже были в Ленинграде. Как вернулись — это уже другая история.
Только с тех пор я не верю в обещания о денежной помощи, ни в 500 рублей, ни в тысячу долларов.
Лишь бы не обвинили в подрыве экономики или распространении инфекции. Ведь «люди в штатском» они везде одинаковые, сынок.
А я… а я ничего. Только с тех пор всегда ношу свитер, везде, где это возможно. Видимо, пригорело.
Ваша Денвераша 